"... Ищущий обретает, красота в глазах наблюдающего, мысль материальна, жизнь прекрасна и удивительна – вообще никакого сюжета, мама, хоть ты разбейся. Так Сережа Гаврилов уехал в Гоа писать две истории про трагедии отношений – вернулся черный, счастливый и не написавший ни строчки, «потому что, Полозкова, никаких трагедий в отношениях не бывает вообще; это мы просто не можем жить, чтобы не ебать кому-нибудь мозг». "
целиком В деревенской безветренной темноте звуки гулки – отчётливо вычеканен каждый шаг. Кровь, как бой тяжёлого гонга, гудит в ушах. Ты босиком? На, вот это возьми, надень. Здесь сплошные щели и сквозняки. Господи, как же скрипят затворы, ключи, замки! Что это воет? Ты что-нибудь видишь, глянь? Всех перебудим, и нам устроят прогулочки при луне. Вот сюда, да иди же сюда, ко мне. Осторожно, какая-то дрянь. ----- Яблоки завернув в большой полосатый плед, в поле бежали во всю нашу глупую прыть, чтобы в высокой траве валяться и грызть, глядя до обморока – вверх, в облаков акварельных вязь, сплетничая отчаянно и смеясь, греясь на солнце, - пока ещё не обед.
Просто не знали, что значит зима, снег, асфальт и наст. Ты была ничьей, я тоже была ничьей – там, где баюкало лето весёлых бессмертных нас в колыбели из трав и тёплых литых лучей. Где «нельзя» значит «можно», а жизнь начинается после слова «отбой». Там, где ты была мной, я тоже была тобой. ----- Мы давно не гуляем босые, не спим до часа, завтраки и обеды готовим сами. Не встречайся мне больше, деточка, не встречайся, не смотри на меня внимательными глазами. Видишь, как остро режет лезвиями осока, и тростник речной, и слова «мы», «моя» и «вместе»? Я оставлю тебя в этом поле, в траве высокой, – ты лежи там и смейся. Вечно лежи и смейся.
ну понеслась. Я ее даже доучила, между прочим. ________________________________________________________ По мостам, по мостам, по мостам, По помостам. Рядом с тобой, но так далеко от тебя. Солнце в лицо, небо безоблачно, Адмиралтейство в Hеве отражается Золотом, мёдом, игольчатым конусом В тёмных зрачках преломляет себя. И проносятся архитектурные подвиги Мимо машин, В одной из которых Мне так сладостно-больно Видеть тебя.
Свет одиночества, тени сомнения, Горсти забвения, свет неприкаянный. Поздно раскаянье. Суть вдохновения - Только желание - суть поражения. И я не стою твоих устремлений, Но горло поёт неуставаемо, И я нечаянно вдруг получу В награду твой взгляд - И растаю случайно. И продолжать не стоит нам более, Но траектория к нам возвращается. Я остаюсь собой, тем не менее, В чьём-то авто, несущим тебя и меня.
Золото плавят - руно получается, Но не кончается, не обнаружится Зелень материи, бабочкой брови - И мы кончаемся, мы образуемся, Мы образумились и заключается В этом ответ на мое одиночество. Ты станешь легче, для всех мы веселые, Мы для себя все же будем печальными. Трагикомедию - к черту! Феерия - Лучший подарок для сердца и памяти. Стоило броситься ласточкой, теменем, Чувствуя в чьём-то авто близость тебя.
Ты - против ветра, но против отчаянья. Я - за спиной, напротив луны. Ты открываешь секрет обаяния И перспективы уже не нужны. Вязь муравьиная почерка нежного, Нужного, главного, необходимого. Радость познания, мера дознания, Выбор идти по пути серединному.
Мы обручились - и мы не расстанемся, Но растворяемся. Время осознанно. Только не думай об этом заранее, Мне оставляя свободу, не более. Мы еще съездим в далекие страны И в близкие тоже, об этом особо. Ты сделал меня абсолютно спокойной, Спасибо тебе, безупречно жестокой. Свечи при встрече, и - безусловно - Игристые вина на трезвый рассудок. Мне без тебя - невыносимо. С тобой - не дожить до следущих суток. Скоро мой выход...
Скоро мой выход, И скорость сбавляя, Мотор прибавляет себя к тишине. Кивок, поцелуй - Ритуал безупречен. Что ещё нужно мне?
_______________________________________________ "И когда ты будешь плакать, что скоро двадцать, то есть четверть жизни вылетела в трубу, не умеешь ни общаться, ни одеваться, и не знаешь - а куда тебе вдруг деваться, только богу плакаться на судьбу. И когда тебя не возьмут ни в друзья, ни в жены, а оставят сувенирчиком на лотке, ускользнут, уйдут из жизни твоей лажовой - а тебя из печки вытащат обоженной и оставят остужаться на холодке. И когда тебе скажут - хочется, так рискни же, докажи, что тоже тот еще человек, ты решишь, что вроде некуда падать ниже, и вдохнешь поглубже, выберешься из книжек - и тебя ударит мартом по голове. И вода, и этот воздух горячий, блядский, разжиженье мозга, яблоки в куличе. И друзья, котрые всё же смогли добраться, обнимают так дико трогательно, по-братски, утыкаются носом в ямочку на плече. Ты уже такая уютная - в этих ямках от носов твоих женатых давно мужчин, несмеянка, синеглазая обезьянка, под мостом горит Нева нестерпимо ярко, и звенит трамвай и сердце твое трещит. А весна всегда отказывает в цензуре, разворачивает знамена, ломает лед, ветер хлещет по щекам золотым безумьем, на распахнутом ветру, на трехкратном зуме, обниматься на бегу, целоваться влет. И тогда ты будешь буковками кидаться, как остатками несъеденного борща. Твой роман не пережил никаких редакций, вы вообще такие дружные - обрыдаться, то есть даже разбегаетесь сообща.
Ноль седьмое счастье, двадцать седьмое марта, голубое море, синие паруса. Ты заклеиваешь конверты и лижешь марки, солнце бьется наверху тяжело и марко, и густым желтком стекает по волосам."
Эта песня очень неожиданно возникла в моей жизни - 5-30 утра, автобус, мы, шумные и уставшие, едем со дня рождения факультета, абсолютно неожиданно мне дают послушать незнакомую песню, абсолютно неожиданно она мне дико заходит. И сейчас абсолютно неожиданно оказывается, что я знаю ее давным-давно - просто не смогла соотнести текст и звук. Так неожиданно и - тепло.
"I know, you love the song but not the singer I know, you've got me wrapped around your finger I know, you want the sin without the sinner I know I know"
мне говорят, проходи и садись, наливай себе чаю, кофе, глинтвейна, чего угодно, все есть. мне говорят: мы внимательно слушаем. скажи, чего бы тебе хотелось, вот список. я отпиваю кофе (он идеален, как все в этой комнате: запахи, свет, мебель и постояльцы) и просматриваю их огромный список со всеми благами на свете. я говорю: того, чего я хотел бы, нет в этом списке. ну, расскажи, говорят мне, мы очень хотим помочь. я говорю: я хотел бы, чтобы те, кого я люблю, не испытывали бы смертной тоски и муки. может быть, немного печали - но не очень сильной и не очень долго. чтобы ничего не болело так вот, чтобы годами - даже подумать страшно, так больно. чтобы не было этого совсем никогда. невозможно, говорят они и немного гаснут. ну тогда, говорю, я хотел бы семь или пять хотя бы лет для спокойной работы. потому что довольно трудно сделать что-нибудь путное, когда каждый день нужно выдумывать повод, чтобы быть живым, если при этом невозможно помочь своим близким, выдумывать до самого вечера, да так и не выдумать. и работать в итоге без всякого повода. невозможно, говорят они и гаснут почти до тьмы, даже как будто становятся меньше. может быть, говорят они, тебе нужно что-то еще? наказать врагов, очернить сплетников? сделать так, чтобы ты был прав навсегда? мы так любим и так бы хотели помочь, ближе тебя у нас все равно никого здесь нет. я говорю: я и так прав навсегда, я хочу, чтобы не было столько боли. невозможно, говорят они, таков этот мир. я говорю: ладно. кофе отличный, пойду я, пожалуй. работать дальше, как есть, без всякого повода.
Что же мне, глупой? Чего я хочу? Горькое дерево глажу в руках, Что за браслет между пальцев верчу? Что за мелодия там, в облаках?
Спишь ли ты, Йенна? Слышишь ли, Йенна, — Дерево плещет на майском ветру. Яблоня-Йенна В кипени пенной Ветви простерла навстречу костру. ... Я дерево посажу в твою честь... .... Яблони цвет отливал серебром... ..... Все позабылось в далекой дали... ...... Что за мелодия там, в облаках?..
Спасибо мне. Спасибо за то, что я перестала смотреть, когда приказала себе больше этого не делать. Перестала слышать, когда сказала себе заткнуть уши. Спасибо за то, что в голове сейчас тысяча рисунков, и все они - это новые шаги. Спасибо мне, что я научилась вести себя без сучка без задоринки тогда, когда "как на параплане, от ужаса воздух в легкие не заталкивался" (с) ; в конце концов, спасибо за возвращение старой доброй идеи генератора в обновленном виде, пусть не таком радужном, но тем не менее. Спасибо мне за то, что научилась и ходить, и улыбаться, и держать лицо так, чтобы еще и самой в это верить. Все эти вещи достойны того, чтобы оставить зарубку в памяти.
Зарубка первая значила: "Я знаю, что я есть генератор". Зарубка вторая значит: "Я знаю, что я все еще генератор и остаюсь им, что бы ни происходило".
Лучше тебе не знать из каких глубин добывают энергию те, кто отчаянно нелюбим, кто всегда одинок словно Белый Бим Черное ухо; как челюскинец среди льдин - на пределе слуха - сквозь шумной толпы прибой различить пытается хоть малейший сбой в том как ровно, спокойно, глухо бьется сердце в чужой груди.
Лучше тебе не знать из каких веществ обретают счастье, когда тех существ, чье тепло столь необходимо, нету рядом; как даже за барной стойкой одиночество неубиваемо настолько, настолько цело и невредимо, что совсем без разницы сколько и что ты пьешь - ни за что на свете вкуса не разберешь, абсолютно все оказывается едино; и не важно по какому пути пойдешь, одиночество будет необходимо, в смысле - никак его не обойдешь.
Лучше тебе не знать из каких ночей выживают те, кто давно ничей; как из тусклых звезд, скупо мерцающих над столицей, выгребают тепло себе по крупицам, чтоб хоть как-то дожить до утра; лучше не знать как им порой не спится, тем, кто умеет читать по лицам - по любимым лицам! - предстоящий прогноз утрат. Тем, кто действительно будет рад, если получится ошибиться.
Лучше тебе не знать тишины, говорить, не снижая тона, лишь бы не слышать в толпе повсеместного стона: чем я ему так нехороша? чем я ей столь не угоден? Громкость - самая забористая анаша, лучшая из иллюзий, что ты свободен; и ещё – научись беседовать о погоде, способ всегда прокатывает, хоть и не нов, чтоб любой разговор вести не спеша, лишь бы не знать из каких притонов - самых безрадостных снов - по утрам вытаскивается душа.
Лучше тебе не видеть всех этих затертых пленок, поцарапанных фотографий - потому что зрачок острее чем бритва; лучше не знать механизм человеческих шестеренок, у которых нарушен трафик, у которых не жизнь, а сплошная битва - и никто не метит попасть в ветераны: потому что их не спасет ни одна молитва, никакой доктор Хаус не вылечит эти раны.
Лучше тебе не знать ничего о них, кроме факта, что те, кто всегда живут на изломе, отлично владеют собой и не смотрятся лживо, если хохочут, будто закадровым смехом в ситкоме; что те, кто всегда веселы, и ярко сияют, и выглядят живо – на деле давно пребывают в коме.
"-- Не хочу я удобств. Я хочу Бога, поэзии, настоящей опасности, хочу свободы, и добра, и греха. -- Иначе говоря, вы требуете права быть несчастным, -- сказал Мустафа. -- Пусть так, -- с вызовом ответил Дикарь. -- Да, я требую. -- Прибавьте уж к этому право на старость, уродство, бессилие; право на сифилис и рак; право на недоедание; право на вшивость и тиф; право жить в вечном страхе перед завтрашним днем; право мучиться всевозможными лютыми болями. Длинная пауза. -- Да, это все мои права, и я их требую. -- Что ж, пожалуйста, осуществляйте эти ваши права, -- сказал Мустафа Монд, пожимая плечами."
Открываю я, значит, "О дивный новый мир", а там первым абзацем:
"Затяжное самогрызенье, по согласному мнению всех моралистов, является занятием самым нежелательным. Поступив скверно, раскайся, загладь, насколько можешь, вину и нацель себя на то, чтобы в следующий раз поступить лучше. Ни в коем случае не предавайся нескончаемой скорби над своим грехом. Барахтанье в дерьме -- не лучший способ очищения."
L'enfant dans moi, the sundial of my disposition And it's so mean, but I can't carry more. L'enfant dans moi, some poor analogy, of my disposition. And it's so mean, but I can't carry more. No, no, no, no, no. No, no, no, no, no. No, no, no, no, no. You go in light yet fall in dark, when you drown. You go in light yet fall in dark, when you drown.
очень надеюсь, что в ближайшее время не пересмотрю видео со всем ее выступлений. Приезжай, Ася.
"нет возвращений к родным местам, нет возвращений, и даль чиста, нет возвращений, и я устал, выдохнул, перестал. милая, не отводи глаза, разве я повод твоим слезам? все, что я мог бы тебе сказать, я уже не сказал."
Как заставить себя работать, когда работать не в состоянии, всегда было очень глупым вопросом. Берешь. И работаешь.
Убеждаюсь в том, что многим людям нужна эдакая контролируемая рана в душе, своя болячка, которую можно героически преодолевать, которой можно жить вопреки, и так далее, и тому подобное. Ну, или неконтролируемую. Я ни в коем случае не противопоставляю себя подобным людям - напротив, я есть пример подобного поведения. Более того, я сознательно возлагаю на эти болячки (да и вообще на все трудности) большие надежды, связанные с самосовершенствованием.
Вот только почему ни одна из этих дыр внутри не сделала меня лучше.
злее, еще злее. _____________________________ город исчезает под толщей осени, делаясь нерезким, бесшумным, донным, всякий вышедший покурить ощущает себя бездомным, и ко входам в метро, словно к тайным подземным домнам сходят реки руды
восемь лет назад мы шли той же дорогой, и все, лестницы ли, дома ли, - было о красоте, о горечи, о необратимости, о финале; каждый раз мы прощались так, будто бы друг другу пережимали колотую рану в груди
дорогая юность, тебя ещё слышно здесь, и как жаль, что больше ты не соврёшь нам. ничего не меняется, только выглядит предсказуемым и несложным; ни правдивым, ни ложным, ни истинным, ни оплошным. обними меня и гляди, как я становлюсь неподсудным прошлым. рук вот только не отводи